[Про]зрение - Жозе Сарамаго

Председатель пошел назад – туда, где оставил автомобиль, – с удовлетворением ощущая, что по крайней мере одного человека он сумел предостеречь, и если тот пустит это дальше, вскоре весь город насторожится и изготовится, но тотчас одернул себя: Я, должно быть, не в своем уме, совершенно ясно ведь, что этот прохожий никому ничего не скажет, он не такой олух, как я, да, впрочем, не в глупости дело, то, что я почувствовал угрозу, которую не могу определить, касается только меня, а никак не его, и лучше всего было бы последовать его совету да пойти домой, а день, когда получаешь хотя бы добрый совет, уже не может считаться потерянным. Он сел в машину и оттуда позвонил начальнику канцелярии, предупреждая, что уже не вернется в муниципалитет. Председатель жил в центре, неподалеку от станции наземного метро – эта ветка была протянута по поверхности и обслуживала здоровенную часть города на востоке. Жены, врача-хирурга, дома наверняка еще нет, у нее – ночное дежурство в госпитале, что же касается детей, то сын служит в армии и, быть может, с противогазом на боку лежит сейчас за тяжелым пулеметом, стережет выход из города, а дочка – за границей, работает переводчицей-референткой в международной компании – одной из тех, что возводят свои монументальные и роскошные штаб-квартиры в важнейших – в политическом, разумеется, отношении – городах мира. До известной степени помогает ей, что отец занимает видный пост во властных, как принято говорить, структурах, где услуги оказываются, а потом отплачиваются. Председатель, памятуя, что даже самым добрым советам надо следовать лишь наполовину, ложиться не стал. Просмотрел взятые с собой документы, по одним принял решения, другие отложил для более тщательного изучения. Когда настало время ужинать, пошел на кухню, открыл холодильник, но не нашел там ничего соблазнительного. Жена подумала о нем, позаботилась, чтобы он не остался голодным, но накрывать на стол, греть еду, мыть потом посуду – нет, все эти усилия сегодня показались ему сверхчеловеческими. И потому он отправился в ресторан. И там, уже за столиком, ожидая, когда обслужат, набрал номер жены, спросил: Ну, как у тебя дела. Все в порядке, а у тебя. Хорошо, мне что-то стало немного тревожно. Неудивительно, в такой-то ситуации. Да нет, что-то еще, какая-то внутренняя дрожь, смутно на душе, дурное предчувствие. Не знала за тобой такого. Всему свое время. Я слышу голоса, ты – где. В ресторане, потом пойду домой или сначала загляну к тебе в клинику, должность моя открывает многие двери. Я, может быть, буду на операции. Да, я уже подумал об этом, ну, целую. И я тебя. Крепко-крепко. Горячо. Официант принес блюдо: Вот, господин председатель, приятного вам аппетита. Он едва успел нацепить на вилку первый кусочек, как от взрыва содрогнулись стены, вдребезги разлетелись стекла снаружи и внутри, полетели столы и стулья, раздались крики и стоны – кто-то был ранен, кто-то оглушен, кто-то перепуган насмерть. Осколочек впился в щеку председателя, и по лицу потекла кровь. Было понятно, что ресторан накрыло взрывной волной. Наверно, это на трамвайной остановке, захлебываясь от рыданий, произнесла какая-то женщина. Прижимая к ранке салфетку, председатель бросился на улицу. Битое стекло хрустело под ногами, невдалеке вздымался столб густого черного дыма, и казалось даже, что виднеются сполохи пламени. Это случилось, подумал председатель. Сообразив, что бежать, прижимая к лицу салфетку, неудобно, он отбросил ее, и кровь хлынула по щеке и по шее, быстро пропитывая воротник сорочки. Сомневаясь, что телефоны работают, он все же набрал номер службы спасения, и по взволнованному голосу того, кто ответил ему, понял, что его сообщение – уже не новость: Говорит председатель муниципального собрания, на станции метро взорвалась бомба, шлите сюда немедленно всех кого можно – пожарных, гражданскую оборону, бойскаутов, скорую помощь с перевязочными материалами, все, что есть в вашем распоряжении, да, и вот еще что – узнайте адреса отставных полицейских, пусть тоже прибудут сюда, они понадобятся: Пожарные команды уже выехали, господин председатель, принимаем все меры, чтобы. Председатель дал отбой и вновь перешел с шага на бег. Рядом бежали люди, кое-кто, более проворный, обгонял его, ноги отяжелели, словно свинцом налились, и казалось, будто легкие отказываются принимать густой и смрадный воздух, а боль, боль, что вскоре возникла где-то в трахее, усиливалась с каждым мгновением. Станция, до которой оставалось всего метров пятьдесят, тонула в причудливых клубах пепельно-бурого дыма, подсвеченного изнутри огнем.

Сколько же народу осталось внутри, кто подложил бомбу, спрашивал себя председатель. Невдалеке уже надрывно завывали сирены пожарных и санитарных машин, вот-вот они должны были вывернуть из-за угла. Первая появилась в тот миг, когда председатель прокладывал себе путь через толпу зевак, сбежавшихся поглазеть на происшествие: Пропустите, я – председатель муниципального собрания, повторял он снова и снова, пропустите, дайте же пройти, прошу вас, и с болью ощущал нелепость этого, сознавая, что должность открывает не все двери, и вот здесь, поблизости, чтобы далеко не ходить, в вестибюле станции есть люди, навсегда оставшиеся за дверьми жизни, которые не откроются никогда. Через несколько минут толстые струи воды уже били в проломы, еще недавно бывшие дверьми и окнами, или возносились вертикально, чтобы не дать огню распространиться на верхние этажи и крышу. Председатель направился к брандмейстеру: Что скажете на это. Да что тут скажешь, ничего страшней в жизни не видел, кажется, что здесь пахнет фосфором. Не может быть, не говорите такого. У меня создалось такое впечатление, и оно может быть ошибочным. В этот миг подкатил автобус с бригадой телерепортеров, а за ним другие, и вот уже председатель в кольце микрофонов отвечает на вопросы прессы: Назовите примерное число погибших, Какими сведениями вы располагаете, Сколько может быть пострадавших, Сколько раненых, Сколько человек получили ожоги, Когда, по вашему мнению, станция вновь начнет действовать, Есть ли подозреваемые в этом террористическом акте, Поступали ли предупреждения о том, что готовится взрыв, И если да, то кому и какие меры были приняты для своевременной эвакуации, Не считаете ли вы, что эту диверсию осуществила группа подрывных элементов, участников городского сопротивления, Ожидаете ли вы новых терактов такого типа, Поскольку вы – председатель муниципального собрания и единственный представитель власти, скажите, какими средствами вы располагаете для проведения необходимого расследования. Когда град вопросов утих, председатель произнес то единственное, что ему оставалось в данных обстоятельствах: На некоторые ваши вопросы я ответить не могу, потому что они – за рамками моей компетенции, но полагаю, правительство не замедлит сделать официальное заявление, что же касается других, скажу, что сделаем все, что в силах человеческих, и пострадавшим будет оказана необходимая и, будем надеяться, своевременная помощь. И все же – сколько человек погибло, настаивал журналист. Узнаем, когда сможем спуститься в этот ад, а до тех пор избавьте меня от дурацких вопросов. Репортеры закричали было, что так с представителями СМИ разговаривать не полагается, что они выполняют здесь свой долг по информированию общества и, следовательно, вправе ожидать уважительного к себе отношения, однако председатель пресек дискуссию в зародыше: Одна газета сегодня дерзнула предречь кровавую баню, и это, вероятно, еще впереди, потому что обожженные не кровоточат, а просто превращаются в горелые головешки, а теперь позвольте, я пройду, сказать мне вам больше нечего, когда будем располагать конкретными сведениями – дадим знать. Раздался неодобрительный ропот, а следом и пренебрежительное: Да кто он такой, кем себя возомнил, но председатель не сделал ни малейшей попытки установить, кто был оскорбителем, ибо и сам последнее время только и спрашивал себя: А кто я такой.